Описание Европейской России занимает у Элизе Реклю особое место, хотя бы – в силу большого объема характеристики. Выше мы уже показали, что этот показатель может служить индикатором важности страны. При этом КГХ Европейской России несколько отличается от описаний других рассматриваемых Реклю стран. Понятно, что это обусловлено и объемом, необходимым для всеобъемлющего описания России; однако анализ текста КГХ Европейской России показывает, что и ее внутренняя структура отличается от других.

В основном, характеристика Европейской России совпадает с общей структурой, описанной выше. Но при этом – характеристика России распадается на «общий обзор» и характеристики отдельных земель.

Общий обзор Европейской России в наибольшей степени повторяет структуру и принципы, характерные для описаний прочих стран. Отличие в том, что большее внимание здесь Реклю уделяет геополитическому значению России как евроазиатской страны. Много места уделяется и указанию на внутренние различия, особенно – на деление как в широтном (отмечается контраст Европейская / Азиатская Россия), так и в меридиональном (противопоставляются северные «малоблагоприятные» и южные плодородные земли) разрезе. Отметим, что, видимо, просто это есть отражение принципа завязки КГХ на один важный смысловой узел, что выше мы уже отмечали, говоря о предшествовании всему тексту КГХ своего рода выделения «изюминки» территории. В «общем обзоре», таким образом, выделяются две доминанты – главные черты – Европейской России:

1. Важное геополитическое значение,

2. Серьезные внутренние различия по территории.

Описания отдельных частей Европейской России разнятся по своей структуре и наполнению. Так, Финляндия, Польша и Прибалтийские губернии анализируются во многом схоже со схемами для обычных стран. Отличие – в большем внимании к этнографическим и историческим особенностям в ущерб климатическим и геоморфологическим. Это можно объяснить освещенностью этих элементов в «общем обзоре» и сравнительно малой степенью их дифференциации. Реклю в этих частях больше интересуют именно особенности народов, населяющих эти земли, вкупе с историческими причинами их несамостоятельности.

Нечто похожее наблюдаем и в характеристиках Белоруссии и – в меньшей степени – Малороссии. Но в этих частях все нарастающее значение приобретают характеристики отдельных мест, городов и рек, по которым проходило распространение населения. Внимание к отдельным местам вообще сильно отличает характеристики губерний Европейской России от описаний европейских и других стран, где упоминаются, как правило, лишь несколько крупнейших городов. В описаниях этих частей России дается характеристика многим городам и селам, при этом описание последовательно выстроено как маршрутное, т.е. описываются города по бассейнам рек, по их непосредственному течению и по притокам основных рек.

В описаниях Реклю следует избирательному подходу: для Белоруссии он последовательно выделяет как главное особенности белорусского народа, его отличия от прочих славянских, связанные с этим особенности хозяйствования белорусов. Поэтому ему менее важно здесь описание Минска, которому он уделяет места не больше чем прочим городам, наоборот, даже меньше чем, например, Пинску (который он считает перспективным в своем развитии в связи с проектами осушения припятских болот). Киеву же, напротив, посвящено несколько страниц: дается не только описание истории, но и подробная характеристика микрогеографии города, его планировки и системы внутренних доминант города. Во многом, это служит иллюстрации контраста, о котором пишет автор «Всеобщей географии», между южными недавно освоенными землями Малороссии, в которых к тому же велика доля различных неславянских народов, с исконно русскими, древними землями Киева, Волыни и проч. Заметим, что при этом описание западных владений России следует не по губерниям и не по национальным – этнографическим – ареалам, а согласно физико-географических границ бассейнов рек. Этим Реклю как бы отчасти компенсирует меньшее внимание к природным особенностям территории, которые освещаются лишь в связи с тем, что они обусловливают местами особенности хозяйства, уклада жизни и «национального характера».

Реклю при описании вышеуказанных частей Российской империи намеренно «рисует картинки» у читателя, призванные сложить определенный образ территории и ее жителей, обусловленный иногда историческими или климатическими особенностями. Так, Реклю «жалеет» Польшу как потенциально могущественное государство, утратившее свое былое значение:

«Самое имя этой части Российской империи сделалось как бы символом национального несчастья. Страна, известная под наименованием Польши, утратила свое самостоятельное существование, и все, что остается от ее прежней независимости, – это особый титул в перечислении громадных областей Монарха всех частей России. <..> Слово Польша есть не более как исторический и этнографический термин: в политике оно теперь не представляет ничего» [Реклю, 1898, т. V, с. 694].

О Белоруссии Реклю пишет, как о исключительно бедной, более того, – традиционно (!) бедной стране:

«Белорусские хаты <... > почти всегда в таком же жалком, полуразвалившемся виде, так же невзрачны и лишены всяких украшений, как самые убогие избушки по берегам Белого моря; свиньи занимают в них почетное место, как в ирландских лачугах. <...> белорусы часто подвержены болезням; <...> домашний скот их сделался слабосильным <...> Видя общую бедность белорусов, можно ли удивляться тому, что они имеют вялый и унылый вид, что они беспечны, скупы, негостеприимны?» [Реклю, 1898, т. V, с. 782].

Малороссов же Реклю представляет как сложившуюся этнокультурную общность, истинных «соперников» великороссов:

«Молено заметить физическое превосходство первых [малороссов] в отношении роста и красивой наружности. Малороссийские женщины отличаются грациозной поступью, ласковым голосом, приятным голосом; у них также и более красивый костюм. <... > Малороссиянки держат свои хаты в гораздо большем порядке, в большей чистоте и опрятности, чем великорусские женщины <...> малоруссы превосходят великоруссов природным умом, насмешливостью, иронией, природным вкусом, воображением живым и в то же время сдержанным; они не впадают в преувеличения, какие встречаются в произведениях народной поэзии великорусской и финской; но зато они обладают практическим смыслом великорусса; менее солидарны между собой, и хотя более даровиты, но менее энергичны» [Реклю, 1898, т. V, с. 795].

Именно подобного рода образы народов занимают в описаниях западных владений России центральное место, замещая, во многом, прочие черты, что указывает на отбор в изложении информации, связанный с необходимостью придания КГХ яркости, четкости и единообразия. Опять, как и в «общем обзоре» Реклю для каждой части Империи выделяет главную – доминантную – черту и отталкивается от нее во всем описании.

Конечно, зачастую это есть лишь своего рода субъективное впечатление автора от рассматриваемых пространств, но «субъективные миры в конечном счете не столь уж отличаются друг от друга <...> наши изначальные схемы подготавливают нас к тому, чтобы замечать достаточно общие вещи» [Найссер, 1981, с. 198]. Можно сказать, что Реклю складывает или закрепляет некие «мифы», которые призваны скорее не предопределить мнение читателя о тех или иных странах, а просто сложить определенное впечатление о территории, сделать ее более запоминающейся и – потому – «выдающейся»; не важно, соглашается читатель внутренне с изложенной точкой зрения, или нет. «Мифология несомненно есть способ быть в согласии с миром – не тем, каков он есть, а с тем, каким он хочет себя сделать» [Барт, 2000а, с. 284], поэтому остаются широкие возможности для разнородной интерпретации слов Реклю, что, в конечном итоге, и является «скрытой» целью подобного характера изложения – автору удается заинтересовать читателя, вызвать его на своего рода диалог, пусть и виртуальный. Этим достигается белее полная картина пространства: не только через те описания, которые даются автором КГХ, но и через их интерпретацию и оценку читателем. Здесь выделенный Реклю во многих странах ключевой образ-символ (доминанта) выступает главным связующим звеном во всех взаимных переплетениях текста главы, о которых мы уже писали выше.

Тенденции в построении КГХ, намеченные в описаниях западных владений России, еще более «расцветают» и проявляются в характеристиках губерний России на севере и собственно в Великороссии. КГХ «Области великих озер» (Новгородская, Санкт-Петербургская, Олонецкая губернии): есть уже пример описания, построенного совершенно несогласно со структурой, провозглашенной ранее. Здесь преобладает уже чисто индивидуальный подход. Сразу заявляется об особенном месте области как одной из двух (наряду с Киевом) колыбелей российской народности, и это первая особенная черта области; вторая же уже зашифрована в ее названии – множество озер (и рек, их связывающих). Так и строится далее описание – с упором на озера, крупнейшие, мощнейшие и важнейшие для Русского Севера и чрезвычайно важные для всей Европы. Плюс к тому – взгляд на главные центры Руси на севере в исторической ретроспективе: от Новгорода (Великого) к Петербургу.

Подобный же принцип сохраняется и для «Северной покатости России» (Архангельская и Вологодская губернии). Здесь пространства в своей, ширине и «неторопливом разнообразии» составляют доминанту КГХ. Поэтому тут описание «расширяется», указывая на многие расположенные здесь горные массивы, реки, побережья; для Кольского полуострова внимание уделяется, прежде всего, лопарям, его населяющим. Перед нами подход к комплексности, заключенный не просто в приоритете доминантных признаков, как ранее; мы видим уже просто выделение этого «главного» и исключительное его описание. Заметим, что при этом отчасти это в данном случае компенсируется смысловой «широтой» доминанты территории.

Вернемся к особенностям КГХ Области великих озер. Если описание озерных систем следует простому и ясному принципу, когда последовательно описываются озера бассейна и реки, их соединяющие, то описание городов есть чрезвычайно важный момент для понимания необычности всей книги. Реклю следует от старого центра – Новгорода – к новому центру – Петербургу. Это – достаточно стандартный (но на сегодня уже несколько забываемый) прием совмещения времени и пространства. Однако, другое дело, как он следует от Новгорода к Петербургу. Именно эта схема и представляется своего рода образцом описания ряда городов. С юга, от Новгорода, которому дается подробнейшее описание, Реклю немного уделяет вниманию еще одному «южному» городу области – Боровичам, и далее следует уже на север, но – к городам на некотором удалении от Петербурга (Петрозаводск, Олонец, Лодейное Поле, Белозерск, Кириллов). Этот «дальний круг» затем «завязывается» на «ближний круг» Шлиссельбурга и Новой Ладоги, которые только в свою очередь приводят к Петербургу. Столице вновь, как и Новгороду, дается подробное описание, после чего Реклю переходит к ближайшим окрестностям города, словно составляющим единое целое с Петербургом – Ораниенбауму, Петергофу, Царскому Селу, Павловску, Гатчине. Таким образом, Реклю рисует ряд окружностей, по которым он следует от Новгорода к Петербургу, преодолевая в правильной последовательности пространство и время вместе. Требуется показать, как строится описание в пределах одного «круга»; это стоит процитировать, поскольку объяснять, как повествование словно перехлестывается с одного города на другой, шагая с перехлестом в один шаг – непросто.

«Только один город приобрел некоторую торговую важность во всем почти пустынном бассейне, воды которого изливаются в Неву и в Финский залив: это – Петрозаводск, лежащий на одной из западных бухт Онежского озера, в горнозаводской области <...> Кроме того, Петрозаводск, сделавшийся промежуточной станцией между Финским заливом и Белым морем, поднялся мало-помалу, благодаря развитию торговой деятельности. Будучи в то же время центром Олонецкой губернии, он далеко опередил по многолюдству и богатству старинный городок Олонец, стоящий на маленькой реке Олонке, восточном притоке Ладожского озера. До основания кораблестроительных верфей в Петербурге, Петр Великий устроил верфь в Лодейном Поле (к югу от Олонца), на берегу Свири: построенные там суда были употреблены им в дело при завоевании шведской крепости Нотебурга (Шлиссельбурга), а впоследствии он имел удовольствие видеть их плавающими даже на водах Балтики. В 1830 году эта верфь была упразднена. Точно так же, как Олонец, город Белозерск, на южном берегу Белоозера, утратил свою относительную важность. Один из древнейших городов России (летописец называет его резиденцией брата Рюрика Синеуса), Белозерск в наши дни имеет значение только как пристань для барок, плывущих по обводному Белозерскому каналу. Прилегающие к этому озеру земли, также как многие другие в бывшей Новгородской области, были разделены между несколькими монастырями, из которых самым знаменитым был Кириллов-Белозерский, близ нынешнего города Кириллова. Этот монастырь, где Иван Грозный хотел постричься в монахи, служил местом ссылки для многих знатных особ Московского царства; он имеет библиотеку и очень обширные коллекции, относящиеся к истории России» [Реклю, 1898, т. V, с. 884-885].

Сведения об особенностях КГХ именно Области великих озер приведены здесь как наиболее наглядная и красивая иллюстрация к тому более общему факту, который наблюдается в характеристике каждой из рассматриваемых Реклю областей. Он заключается в том, что всюду автор пытается выделить некую главную черту, либо главный динамический сюжет (как с Областью великих озер), главную этнографическую, гидрографическую, геоморфологическую или иную географическую особенность, на основе которой далее и строится повествование. Мы показали, как указание на особенности важности региона в истории (в динамике) и неординарные свойства этнического состава населения определили ход и структуру КГХ Области великих озер. Подобным образом и описание Великороссии следует течению Волги; в описании бассейна Урала упор делается на сказания и были о «свободе» и казаках и проч.

Отметим, что, «специализируя» описание, Реклю не теряет в комплексности; он скорее, наоборот, занимается отбором наиболее (субъективно) значимого, и это «главное» далее и служит тем символом единения, который удерживает КГХ в рамках единого стилистического, смыслового (географического) и перцептивно адекватного изложения. Иллюстрацией к вышесказанному служит «выпадение» из общего строя третьей книги главы о материальном и социальном состоянии России, добавленной Редакцией в целях ознакомить читателя с «самыми новейшими сведениями» по данным переписи населения 1897 г. – все дело просто в том, что ее характер изложения и, видимо, также и сам предмет ее изложения (т.е. описание, и поверхностный анализ массива статистических данных) не соответствует задачам, поставленным Реклю при попытке по возможности комплексно описать всю землю и людей, ее населяющих.

Таким образом, мы видим, что описание Европейской России добавляет к нашим общим принципам КГХ у Реклю новый аспект, правда, скорее, просто «развивающий» уже имеющиеся представления о путях достижения единства и роли взаимосвязей. С учетом всех особенностей мы можем постулировать значимость единого образа-символа и главенствующую роль отбора информации в КГХ. Так комплексность становится не полным набором фактов, а структурированным и потому упрощенным, но единым набором «векторов», стремящихся к выделенной единой главной доминанте территории.